Глава 2. Огонёк светлячка

Если кому-то столь же пустому, как я, доведётся завести друга, то друг этот будет не менее пустым; вот, чему научила меня моя юность. Если бы мне довелось встретить человека, больше других подходящего образу «неимущего» — ни друзей, ни партнёра, ни выдающегося таланта, ни достойных достижений, ни единого хорошего воспоминания — то, полагаю, он мог занять пустующее место товарища.

Первым — и, по сути, последним — другом мне стал Эмори, однако, вопреки высказанным ранее предположениям, он был из ряда «имущих». Множество друзей, внимание со стороны девушек, свободное владение тремя языками, должность в престижной компании — моя полная противоположность.

Сблизился я с ним в шестнадцать лет. Мы поступили в один университет и были заселены в одно общежитие. Я жил в двести первой комнате, а он — в двести третьей, через дверь, поэтому не заметить, как часто он водит к себе девушек, было невозможно. Партнёрш Эмори менял почти каждый месяц, и находить ему удавалось только самых красивых. Временами мы пересекались в кампусе, где он веселился в окружении друзей. Во время учебных мероприятий Эмори всегда находился в центре внимания. Одно лишь его появление на сцене вызывало шквал аплодисментов.

«Значит, жизнь и такой бывает», — часто подмечал я, ранее неспособный и представить подобное.

Каково это — чувствовать, что ты изначально всем нравишься?

До сих пор не понимаю, зачем такой успешный парень, как Эмори, завёл дружбу со мной, изгоем. Возможно, это был своего рода обмен культурными ценностями: во мне он, как и я в нём, открыл новый мир, о существовании которого раньше не подозревал, и решил заняться его изучением. Этакое социальное наблюдение.

Есть и другой вариант. Я выполнял роль человека, с которым можно поговорить и не опасаться огласки. Уважение со стороны окружающих подразумевало наличие потенциальных соперников. А со мной он мог поделиться любыми секретами, какими бы не стал делиться ни с кем другим.

Как бы то ни было, мы сдружились. К этому я и вёл. Первым на сближение пошёл Эмори. Он проявил ко мне интерес, зная, что не получит отказа, а я, чувствуя его уверенность, понимал, что отказывать будет неправильно. «Хах. Получается, воспитанные в любви дети с возрастом окружают себя ещё большей любовью».

Я никогда не отличался умением поддержать разговор, поэтому всё общение держалось на нём. Я же просто слушал и иногда вставлял неинформативные комментарии. Мне казалось, что он в скором времени разочаруется во мне как в собеседнике и лишит мой мир своего присутствия, но время шло, а дружба между нами сохранилась и по сей день, даже когда мы закончили колледж и разошлись в разные стороны.

Это была наша первая встреча за последние шесть месяцев. Эмори не позвонил и не поинтересовался о моих планах — он просто ни с того ни с сего появился на пороге моей комнаты наперевес с двумя упаковками пива по шесть банок в каждой. Нисколько не изменился. Полугодовой пробел был в одночасье заполнен.

Я наугад взял несколько пачек снэков к выпивке и надел свою повседневную одежду. Эмори молча кивнул и пошёл, я — за ним.

Шагали мы в тишине. Впрочем, мне и без того было известно, что в конце пути нас ожидает безлюдная детская площадка неподалёку.

Утонувшая в густых сорняках, издалека она выглядела давно заброшенной. Проржавевшее игровое оборудование, казалось, готово было заразить любого, кто к нему притронется. Идеальное место для распития алкоголя. Кладбище детских грёз.

На ночном небе блестела красивая луна. На стеснённой деревьями площадке возвышался единственный фонарный столб, но и тот был обесточен. Лишь лунный свет позволял хоть сколько-нибудь разглядеть очертания этого места.

Мы раздвинули кусты и пробрались внутрь. Расположенные на углу скамейки сильно заросли, поэтому выбор пал в сторону качалок на пружине. Эмори устроился на панде, я — на коале. Удобностью они не отличались, но даже на шатающемся аттракционе сидеть было комфортнее, чем на земле.

Щёлкнув язычками банок, пить мы начали без тостов и лишних вступлений. Пиво, хоть и успевшее нагреться, на свежем воздухе казалось по-прежнему вкусным.

У нашей традиции пить в этом парке есть своя небольшая история. За год до моего поступления кто-то в колледже умер из-за чрезмерного употребления алкоголя. Покойный оказался несовершеннолетним, и местные магазины стали строже подходить к проверке паспортов. Поэтому мы решили, что за выпивку отвечать будет Эмори, а за закуску — я.

Будучи соседями, мы могли выпивать и у себя в комнатах, но Эмори верил, что «чем дальше ты от дома, тем пиво вкуснее», и тем самым сподвиг нас на поиски близкого по расстоянию и укрытого от посторонних лиц места. Так мы и нашли этот парк.

— Ну, как оно? Что интересного расскажешь? — спросил он, заранее зная мой ответ.

— Да ничего. Всё как всегда. Живу, как одинокий старик, — ответил я. — Сам-то как? Что в жизни происходит?

Он поднял голову к небу и на полминуты задумался.

— Одного моего друга кинули.

— Кинули?

Эмори кивнул.

— Ты когда-нибудь слышал про обманы на сайтах знакомств, когда человек, играясь с твоими чувствами, вынуждает покупать ему дорогие подарки? Очень скучно и распространённо, но он клюнул. История, однако, произошла любопытная.

Жертвой стал парень по имени Окано, а мошенником — девушка, представившаяся Икэдой.

И вот как всё было. В один день Окано в социальной сети получил сообщение от девушки, подписанной как Икэда: «Мы вместе учились в начальной школе. Помнишь меня?».

Он долго рылся в памяти, но девочку по имени Икэда так и не вспомнил. Сообщение было принято за чей-то розыгрыш и оставлено без ответа. Но на следующий день его побеспокоили снова: «Прости, что ни с того ни с сего отправила тебе это странное письмо. Просто в последнее время мне стало очень одиноко, и это одиночество сводит меня с ума. Поэтому я сильно обрадовалась, узнав, что один из моих старых знакомых живёт со мной в одном городе, и сразу же решила написать. Если не хочешь, можешь не отвечать».

Окано внезапно стало не по себе. Может, он и в самом деле знал эту девушку и просто её забыл? А что, если игнорирование подтолкнёт Икэду к ещё большим страданиям, а попытка ухватиться за спасительную соломинку и избавиться от невыносимого одиночества приведёт лишь к падению в более глубокую яму?

Все эти опасения подтолкнули его всё-таки ответить. Впоследствии они начали встречаться. Икэда оказалась очень привлекательной девушкой, и Окано влюбился в неё ещё до того, как разобрался в своих чувствах.

Спустя два месяца он совершил дорогую сделку по продаже своей картины, а на следующий день Икэда исчезла.

— Здесь стоит отметить, что Окано далеко не дурак, — прервался Эмори. — Учится в престижном заведении, читает много книг, быстро соображает, да и вообще поосмотрительнее многих будет. Но при всём этом клюнул на самый банальный и старый приём. Как думаешь, почему?

— Может, он слишком добрый, и не ожидал такого обмана?

Эмори покачал головой.

— Нет. Ему просто было одиноко.

— А, — я немного задумался и согласно кивнул.

— Что интересно, даже после того, как Икэда удалила свою страницу, Окано продолжал твёрдо верить, что та училась с ним в одном классе. В его памяти образовались самые настоящие события; он в самом деле мог вспомнить, как сидел в одном классе с маленькой Икэдой. И неважно, существовала она или нет.

— Ты хочешь сказать… Окано без его ведома вживили искусственные воспоминания?

— Нет. Слишком затратно, аферисты к таким методам не прибегают.

— Тогда как?

— Он подсознательно переписал собственные, — Эмори усмехнулся. — Для этого не нужны наноботы — люди справляются и сами. На ежедневной основе. Как ты перекрутишь свою память, зависит только от твоей фантазии. Тебе, например, что-нибудь известно про Феллс Экрес, Амагай?

Никогда о таком не слышал.

— Тогда объясню вкратце. Феллс Экрес — эталонный пример того, насколько ненадёжными могут быть свидетельские показания. Если тебя раз за разом будут спрашивать, что с тобой произошло, то со временем начнёт казаться, будто и правда что-то случилось. Поэтому, когда Икэда снова и снова упоминала, что училась с Окано в одном классе, тот начал в это верить. Быть может, ему просто хотелось, чтобы её слова оказались правдой, и это дало толчок к изменению воспоминаний. Но важно лишь то, что он мог просто проверить свой выпускной альбом и увидеть, что никакой одноклассницы по имени Икэда у него не было, но он этого не сделал. Иными словами, Окано облапошили только потому, что он хотел облапошиться.

Эмори вытащил из кармана сигарету, прикурил и сделал глубокую, полную удовольствия затяжку. Табак был всё тем же, как и при нашей первой встрече. Его сладкий аромат пробудил во мне осознание нашего воссоединения, каким бы поздним оно ни было.

— Похоже, классические мошенники в наши дни снова на подъёме. Одинокий парень для них — идеальная мишень. Скоро под прицел можешь попасть и ты, Амагай.

— Со мной такого не произойдёт.

— С чего такая уверенность?

— В детстве у меня никогда не было друзей. Как и сейчас — хороших воспоминаний о том времени. Мне не на что надеяться, даже если со мной и впрямь кто-то свяжется.

Эмори лишь медленно покачал головой.

— Ошибаешься, Амагай. Они работают не с воспоминаниями. А с их отсутствием.

*

Пиво кончилось, но этих запасов нам оказалось мало, и наша встреча перетекла в бар. Там мы просидели до девяти часов, убивая время за бессмысленными разговорами, и разошлись.

Я в одиночестве шёл по торговому кварталу, как вдруг начался очередной эпизод воспоминаний.

В этот раз его спровоцировала песня «Auld Lang Syne», играющая во время закрытия магазинов. Вернее, её японская версия — «Огонёк светлячка».

— Долго ты, — угрюмо отметила Тока, стоило мне переступить порог класса после занятия в клубе.

— Собрание затянулось, — объяснился я. — Третьегодки слишком увлеклись.

— Пф.

— Могла просто уйти без меня.

Она одарила меня недовольным взглядом.

— Неправильно, Тихиро. Ты должен был сказать «Прости, что заставил ждать».

— … Прости, что заставил ждать. И спасибо, что всё-таки дождалась.

— Вот, — Тока улыбнулась и взяла свой рюкзак. — А теперь пойдём.

Больше в классе никого не было. Проверив защёлки на окнах и выключив свет, мы вышли в коридор. В нос ударил резкий запах аэрозольных дезодорантов, используемых участниками спортивной секции. Тока прикрыла рот и тихо откашлялась, — из-за слабого горла кашель донимал её при малейших раздражителях, будь то дым дешёвых сигарет или холодный воздух кондиционера.

Пока мы переобувались, в холле заиграл «Огонёк светлячка» — мелодия, подытоживающая школьный день, и Тока напела ею же переписанный текст:

Огонёк светлячка

Вдруг потух в темноте.

Он, бесцелен и слаб, -

Моё сердце в тоске.

До ужаса печальные строки.

— Если так вспомнить, оригинальных слов я никогда и не слышал.

— Тоже. Знаю только, что в начале что-то про светлячка поётся.

— Поэтому мне и непонятно твоё решение придумать текст о разбитом сердце.

— Но именно таким ты его и запомнил, Тихиро?

— Ага. Мне кажется, даже если я когда-нибудь узнаю, о чём эта песня, и вновь её услышу, сначала всё равно вспомню твою версию.

— А вместе с ним вспомнишь и моё лицо, так ведь?

— Да, наверное.

«Как и наш сегодняшний разговор», — отметил я про себя. Душевное будет воспоминание.

— Думаю, это своего рода проклятье.

— … О чём ты?

— Об этом Ясунари Кавабата писал. «Назови человека цветком, с ним расставаясь. Распускаются те каждый год, не сомневайся», — с гордостью произнесла Тока, подняв указательный палец. — Всю свою жизнь при прослушивании этой песни ты будешь вспоминать меня и мой текст.

— Да уж, то ещё проклятье, — я засмеялся.

— Но не думай, что я когда-нибудь с тобой расстанусь, Тихиро, — она засмеялась в ответ.

Я покачал головой и оборвал воспоминание.

За последние несколько дней Тока Нацунаги всплывала в моей памяти всё чаще и чаще.

Причиной всему стал тот случай возле святыни.

Что это вообще было?

Её юката, цветы, волосы, фигура, лицо — всё то же самое.

Единственное различие — возраст. В моих искусственных воспоминаниях Токе Нацунаги на вид примерно пятнадцать, но девушка, которую я встретил на фестивале, была заметно старше.

Словно подруга детства из искусственных воспоминаний выросла вместе со мной и наконец захотела встретиться.

Нужно это обдумать. Основной принцип искусственных воспоминаний — запрет на использование реальных людей в качестве прототипов для суррогатов. Это помогает избежать смешивания реальной и купленной памяти. Так что теория о том, что Тока Нацунаги основана на увиденной мною девушке, изначально неверна. Бессмыслицу в духе «эта девушка и Тока Нацунаги — один человек» я и вовсе не брал в расчёт.

Может, я просто обознался. Посетить фестиваль пришли не только горожане, но и жители с округов префектуры, — какая-нибудь девушка вполне могла нарядиться точь в точь, как Тока Нацунаги. Юката и цветы — по сути, не такие уж и редкие детали одежды.

Но как тогда объяснить её реакцию? Встретившись со мной взглядом, она задрожала не меньше — а то и больше — моего. А попытка подойти поближе? Она тоже обозналась? То есть и я её с кем-то спутал, и она меня? Такое вообще возможно?

Впрочем, есть объяснение попроще. Весь тот инцидент — иллюзия, рождённая алкоголем, одиночеством и жарким воздухом фестиваля. Всё сходится. Кроме одного: в собственной вменяемости я не сомневался.

Ладно. Акцентировать внимание я должен не на этом. Какая разница, путаница это была или галлюцинация, если итог всё равно один?

Я должен стереть память.

И больше меня не побеспокоят ни наваждения, ни случайные люди, в которых я могу увидеть её. А мой разум перестанут терзать несуществующие воспоминания.

Придя домой, я первым делом вытащил одну из запрятанных в шкаф Лет, — ту, что предназначалась для вычёркивания воспоминаний о Токе Нацунаги.

Я готов. Всё, что от меня требуется, — разорвать упаковку, высыпать содержимое в воду и выпить.

Я протянул руку — задрожали пальцы.

Боли ты не почувствуешь, сознание не потеряешь, горького вкуса не испытаешь — чем был вызван страх? Я всего лишь сотру по ошибке вживлённые воспоминания и вернусь к нормальной жизни. Лета уже давно проверенаи безопасна.

И самое важное: даже если что-то пойдёт не по плану, беспокоиться о потере остальных воспоминаний в любом случае не следует.

Я взял упаковку.

На подмышках выступил холодный пот.

Может, попытки преодолеть физиологический страх рациональными объяснениями изначально тщетны? И мне следует по-другому взглянуть на ситуацию и очистить разум на десять секунд. За это время всё кончится. Тебя не просят мириться с собственным решением — требуется лишь несознательный, бездумный шаг навстречу будущему, а дальше Лета всё сделает сама. Станьпустым. Тебе же не привыкать.

Но чем дольше я пытался освободить голову от лишних мыслей, тем больше их появлялось. Ты словно пальцем пытаешься протереть стекло, но по итогу лишь размазываешь грязь по поверхности. Всё становилось лишь хуже.

Я долгое время продолжал изумляться самому себе.

И меня озарило. Я выбрал неправильное место.

Эта комната полна животного страха. Пол, обои, потолок, кровать, занавески: он, как старое здание — никотин, пропитал всё.

Для всего этого потребуется более подходящее место. Для Леты мне необходима соответствующая обстановка. И что же идеально подходило на эту роль?

Ответ не заставил долго ждать.

*

Следующий день. Я закончил с подработкой и сел на привычный автобус до дома; свою остановку, однако, проехал. Кондиционер заполонял салон холодным воздухом. В кармане лежала пачка Леты для стирания воспоминаний о Токе Нацунаги. Я достал её и бесцельно рассмотрел с разных углов.

Вскоре автобус прибыл на конечную остановку, расположившуюся неподалёку от святыни. Я положил упаковку обратно и вышел.

Тории оказались позади, под ногами — земли храма. Отсутствие людей вокруг резко контрастировало с ночью во время фестиваля. Отовсюду доносилось стрекотание вечерних цикад, принявших затянутое тучами небо за сумерки.

Купив в торговом автомате минералки, я сел на каменные ступени, хлопнул по карману с Летой и, чтобы успокоиться, поджёг сигарету.

Как только я докурил и подошвой растёр бычок о землю, моего слуха коснулся далёкий вой сирены скорой помощи. Когда мне стало понятно, чем всё это может закончиться, было уже поздно, и меня засосало в водоворот воспоминаний.

Давно мне не доводилось лицезреть Току в пижаме. В детстве мы часто устраивали совместные ночёвки; так часто, что вид её одежды для сна и растрёпанных волос уже успел приесться, однако с одиннадцати лет мы начали воздерживаться от чрезмерных контактов, и в наших знаниях друг о друге появились дыры.

В тот день я увидел её в пижаме впервые за год. Тока казалась ужасно хрупкой. И почему-то мне думалось, что дело не в белой ткани одноцветной пижамы, — худощавые руки и шея моей подруги как будто могли сломаться от малейшего усилия.

Я взглянул на собственные руки и тем самым заметил ещё большую разницу. До недавнего времени мы были одного роста, но в какой-то момент я перегнал её на десять сантиметров. Хотелось нам того или нет, но замечали мы это каждый раз, хватаясь за руки или опираясь друг на друга. Её тонкие ноги и спина настойчиво давали понять, что развивались наши тела в совершенно разных направлениях.

И от этого мне стало не по себе. Меняя форму сосуда, но не трогая внутренности, ты наделяешь его новым содержанием. Мы делились друг с другом теми же вещами, что и раньше, но какие-то из них казались мне слишком большими, а другие — слишком маленькими. Сменишьхарактер под стать этим ощущениям — достигнешь иной неловкости.

Вид Токи в пижаме заставил меня занервничать. Я не мог смотреть ей в глаза и, чтобы успокоиться, сделал вид, что рассматриваю гостинцы и интерьер палаты.

Ничего особенно, конечно же, там не было. Обычная больничная палата: белые обои, блеклые занавески, светло-зелёный линолеум на полу, незатейливая кровать. Рядом стояли ещё три койки, но все они пустовали, поэтому Токе досталась ближайшая к окну, получавшая больше солнечного света.

— Доктор говорит, это из-за тайфуна, — она посмотрела в окно, словно любуясь погодой, — Произошёл резкий спад атмосферного давления, и у меня случился приступ.

В моей голове пронеслись недавние события.

Свалившуюся Току я обнаружил после четырёх часов вечера. В это время она всегда приходила ко мне со своим домашним заданием, но вчера я её не дождался. У меня возникло плохое предчувствие, и в комнате напротив я увидел Току, сжавшуюся на полу и неспособную сдвинуться с места. На коже — симптомы цианоза, свидетельствующие о припадке астмы. Ингалятор лежал рядом на полу, но, судя по всему, должного эффекта он не принёс. Тока всё чаще и чаще пыталась ртом поймать воздух, и я побежал в гостиную и позвонил в скорую.

Врачи сказали, что приступ оказался серьёзным и чуть не привёл к остановке дыхания.

— Дышать уже не больно?

— Нет, всё хорошо. Мне давно стало легче. В больницу меня положили, чтобы проследить, не будет ли повторного припадка.

Вела она себя бодро, но голос выдавал её страх и слабость. Ей вообще можно разговаривать? А если она просто заставляет себя, пока я рядом? И спросить не получится — в ответ получу лишь попытки вести себя ещё живее.

Я подвинул стул к койке, чтобы Тока не напрягала связки, и сам перешёл на шёпот:

— В этот раз я и вправду подумал, что могу тебя потерять.

— Да, я тоже! — Тока засмеялась, будто разговор шёл вовсе не о ней. — Но, Тихиро, если бы ты хоть капельку промедлил, то закончиться всё могло куда хуже. Доктор не переставая хвалил тебя за своевременное решение вызвать скорую. Оно, по его словам, сыграло решающую роль.

— Просто я уже привык к твоим приступам, — прямо ответил я.

— Ты спас мне жизнь. Спасибо.

— Брось.

Наступила короткая пауза. И мне очень не хотелось её затягивать.

— … Это лечится?

Тока поджала губы и наклонила голову набок.

— Не знаю. У кого-то проходит с возрастом, у кого-то остаётся до самой смерти.

— Но…

— Совсем забыла… — она специально сменила тему. — Откуда ты столько узнал про свистящее дыхание и втягивание кожи при вдохах?

— Не помню. Просто наткнулся где-то.

— Не верю. Ты специально искал эту информацию ради меня, так ведь?

Она опустила голову и взглянула на меня исподлобья. Её длинные волосы качнулись в такт движению.

— Да. Нехорошо получится, если умрёшь ты у меня на глазах.

— Ещё бы, — она, с обеспокоенным видом, выдавила смешок.

«Должно быть, слишком холодно выразился», — с сожалением отметил я.

— Давно ты не обращался со мной, как с ребёнком, — шутливо отметила Тока. — Даже на руки поднял. Сказать, что я была удивлена — ничего не сказать.

— Ничего другого мне в голову не пришло.

— Не беспокойся. Если так будет каждый раз, то я и вовсе не против своих приступов.

Я слегка её ущипнул. Тока ойкнула и наигранно схватилась за голову.

— Больше так не делай. Я из-за волнения чуть сам дышать не перестал.

Повисла странная тишина. Тока, застигнутая врасплох, смотрела на меня с открытым ртом. Это выражение медленно переросло в улыбку.

— Прости. Перефразирую, — поправилась она. — Приступы астмы мне никогда не понравятся. Но почувствовать твоё прикосновение было приятно.

— Ладно. Желаю быстрее поправиться.

— Хорошо, — она кивнула. — Прости, что заставила беспокоиться.

— Ничего, — коротко ответил я.

Я смутился от всего сказанного ранее и почувствовал, как розовеет моё лицо.

В чувства меня вернул мокрый холодок на шее. На каменных ступеньках появились маленькие тёмные точки. Порывы ветра становились сильнее и сильнее.

Пошёл спасительный дождь, дарующий мне оправдание ничего не делать и уйти.

Принимать Лету во время грозы — просто немыслимо.

Я опёрся на колени, встал и, лёгкой от успокоения походкой, начал спускаться вниз.

Сейчас надо вернутьсядомой. Всё остальное обдумаю позже.

Сегодня плохой день для стирания памяти.

Со временем дождь усилился. Пять минут в ожидании транспорта я провёл под навесом магазина, откуда быстро добежал до приехавшего автобуса. В салоне стоял затхлый воздух кондиционера, окна — намертво закрыты. На пол то тут, то там стекали капли с зонтов пассажиров.

Я сел на последнее сиденье, облегчённо выдохнул и бросил случайный взгляд в окно. Похоже, где-то снова устраивался фестиваль: на остановке напротив стояла одетая в юкату девушка, с унылым видом рассматривающая набежавшие тучи. Интересно, о чём она думает? «И долго ещё лить будет? Ведь только недавно эту юкату купила… Ну и невезение… Надеюсь, хотя бы фестиваль не отменят».

Автобус тронулся.

— Вот и насмотрелся, — сказал кто-то.

Как можно было проглядеть самое главное?

Я протёр запотевшее окно и вновь увидел ту девушку.

Стекающие к лопаткам чёрные волосы.

Насыщенно-синяя юката с узором из фейерверков.

Привлекающая внимание бледная кожа.

И красные хризантемы в волосах.

Я и не заметил, как нажал на кнопку высадки.

Пять минут до следующей остановки длились целую вечность.

Выпрыгнув из автобуса, я со всех сил рванул назад, подавляя бесконечный поток всплывающих в голове вопросов и не обращая внимания на ливень. На меня с непониманием оборачивались прохожие, но до них мне дела не было.

Лёгкие готовились в любой момент лопнуть. В то же время мозг выстраивал неспешный поток мыслей. Когда я в последний раз бегал? Как минимум в колледже это не требовалось. Получается, на уроках в старшей школе. Но что-то я не припомню, что бы у нас были такие забеги. Что при игре в баскетбол, что на кроссах, что во время тестов на спортивную подготовку я никогда не разгонялся так быстро, чтобы не выдохнуться. Значит, это было ещё раньше. Хоть одно воспоминание о беге…

Естественно, первым на ум пришло искусственное. Соревнования на третьем году средней школы.

За неделю до этого события я уже пребывал в подавленном состоянии. И не потому что мне недоставало физической подготовки.

Несчастье вызывал тот факт, что я был лишь наполовину достоин участия. По какой-то ошибке замыкающим на этап в восемьсот метров поставили меня, а не моего одноклассника из клуба лёгкой атлетики. Кто бы мог представить, что на мои плечи возложится такая важная роль, да ещё и в последнем соревновании в средней школе.

Отказаться я не смог, ибо не имел достаточной смелости пойти против большинства голосов. Сосредоточиться на подготовке тоже не вышло, поэтому в день забега меня по-прежнему терзали сомнения.

Это был единственный раз, когда я позволил себе пожаловаться на что-то в присутствии Токи. Мы сидели в классе. Мне хотелось бросить всё и просто уйти домой; потенциальная возможность испортить воспоминания одноклассникам раздавливала меня изнутри. Этим я с ней и поделился.

Она шутливо похлопала меня по плечу и с невинным видом произнесла:

— Да какая разница, что подумают твои одноклассники? Если хочешь бежать ради кого-то, то сделай это ради меня.

Из-за серьёзной астмы ей никогда не доводилось бегать на пределе возможностей. На физкультуре Тока всегда сидела на скамейке, а спортивные события вроде уроков катания на лыжах или походов почти не посещала. На этих соревнованиях она также будет лишь наблюдателем, о чём изначально сообщила классу, чтобы не доставлять лишних хлопот.

Её фраза «сделай это ради меня» приобрела особенное значение. В ней совсем не чувствовалось давления.

Точно. Чего я вообще боялся? Единственный важный для меня человек — Тока. И Тока не будет расстраиваться, какого бы плохого результата я ни добился. Наоборот, она в любом случае меня поддержит и похвалит.

С плеч рухнула гора.

К финишу я пришёл первым, оставив позади двух оппонентов. А потом, возвращаясь к одноклассникам, потерял сознание и был отправлен в медпункт. Помню, как лежал тогда на кровати, а Тока сидела возле меня и без конца повторяла «как же это было круто!». Измождённый, и телом — от бега, и разумом — от излишнего давления, я быстро заснул. (В этот момент как раз мог произойти так называемый «третий» поцелуй).

Ко времени моего пробуждения церемония закрытия уже давно подошла к концу. За окном стемнело, но Тока по-прежнему находилась рядом и не отрывала взгляда от моего лица.

— Пойдём домой? — спросила она и улыбнулась.

Я вернулся в реальность.

«Ух, а собственной-то памяти у тебя совсем нет», — разочаровывался я сам в себе.

Такими темпами мелькающая перед глазами жизнь превратится в не что иное, как плод искусственных воспоминаний.

Вдали замелькала насыщенно-синяя юката. Автобус уже подъезжал к остановке. Я собрал последние силы и побежал ещё быстрее. После поступления в колледж я не тренировался и выкуривал по пачке в день, оттого мои лёгкие, сердце и ноги были на пределе. Из-за недостатка кислорода в глазах понемногу темнело, а издаваемые горлом звуки уже давно перестали напоминать мой голос.

В обычных условиях у меня бы ни за что не получилось. Однако водитель, увидев меня, бегущего без зонта и насквозь промокшего, решил немного подождать.

К счастью, я успел. Но к девушке пошёл не сразу. Я вцепился в поручень и старался восстановить дыхание. С волос стекали дождевые капли. Стук сердца отдавалсяв ушах шумом со стройплощадки. Внутри всё горело, словно каждая клетка организма достигла точки кипения. Дрожащие ноги с трудом удерживали меня от падения при каждом встряхивании автобуса.

Наконец отдышавшись, я поднял взгляд.

Девушка, естественно, никуда не исчезла и по-прежнему сидела на заднем сиденье, равнодушно глядя в окно.

Успокоившееся сердце вновь перекроило свой ритм.

Я направился прямо к ней.

Не знаю, имели ли к этому причастность выработанные во время бега химические вещества в мозгу, но в тот момент я чувствовал, что без страха смогу с ней заговорить.

Вопрос только — о чём именно. Впрочем, я был уверен, что всё получится. Надо лишь начать, а дальше разговор выстроится сам собой.

По крайней мере, такой у меня был настрой.

Я остановился прямо перед ней, взялся за перила и быстро перевёл дыхание.

— М-м.

Это всё, на что меня хватило.

Летние чары обрушились в одно мгновение.

— … Что-то не так? — девушка повернулась и окинула меня подозрительным взглядом.

В ней не было ничего от Токи.

Да, схожесть в фигуре и причёске, но во всём остальном она даже отдалённо не напоминала Току Нацунаги. Будто кто-то знал, к каким я приду выводам, и установил эту ловушку.

Чем больше я её разглядывал, тем меньше Токи в ней видел. Где та утонченность? Где та грация, которую я видел у святыни?

Как я мог их перепутать?

— Эм, Вы что-то хотели? — переспросила фальшивая Тока. Только сейчас я понял, что всё это время не сводил взгляда с её лица, на котором уже начали проявляться черты беспокойства.

«Не злись, — сказал я сам себе. — Она не сделала ничего плохого. Просто оделась, как девушка из искусственных воспоминаний, в этом нет её вины; Обознался-то я.

Да, если кто и виноват, то только я. Знаю. Но меня всё равно распирает от злости. Даже представить не могу, насколько я взбешён».

По груди растекалась чёрная слизь, и казалось, что разозлиться ни на кого сильнее у меня уже не получится. Рука всё крепче сжимала поручень. Оскорбления приходили на ум одно за другим. Как ты посмела дать мне ложную надежду? Зачем ты так обманчиво вырядилась? Тебе вообще надо запретить так одеваться! Ты даже в подмётки Токе Нацунаги не годишься!

Естественно, вслух я этого не произнёс, и, вежливо извинившись и объяснив ситуацию, вышел на первой же остановке, бездумно шагнув под дождь.

От непогоды я укрылся в пабе и принялся топить себя в дешёвом пиве.

Пора это признать.

Я люблю Току Нацунаги.

И я так жажду нашей встречи, что вижу её черты в абсолютно незнакомом человеке в похожей одежде.

Но, собственно, и что? Конструктор искусственных воспоминаний создал Току Нацунаги как девушку, соответствующую всем моим вкусам, поэтому и выбора, кроме как влюбиться в неё, у меня не было. Вот и всё. Это то же самое, что носить подогнанный под твою фигуру костюм. Будет странно, если ты останешься им недоволен.

От принятия этого факта на душе полегчало.

А раз полегчало, то и пиво полилось в горло с большим комфортом.

Естественно, я опять перебрал.

Пока я сходил в туалет, где со рвотой из меня вышла вся еда и желудочные соки, вернулся на место, выпил ещё, рухнул на стол и ещё раз побывал возле унитаза, наступило время закрытия и мне сказали выметаться на улицу.

Какое-то время я просто сидел на корточках, но, подгоняемый тошнотой и головной болью, отбросил лишние мысли и зашагал домой. Последний поезд ушёл буквально несколько минут назад, на такси денег не было. Ночь предстояла длинная.

Из ближайшего магазинчика донёсся «Огонёк светлячка», и я бессознательно промямлил текст Токи.

Огонёк светлячка

Вдруг потух в темноте.

Он бесцелен и слаб -

Моё сердце в тоске.

Завтра приму Лету.

Что может быть более пустым, чем любовь к несуществующей девушке? Впрочем, любовь к существующей пуста по-своему.

*

Я в определённом смысле тоже не существую. В глазах представителей женского пола, когда-либо мною встреченных, мне никогда не выпадала роль возлюбленного. Чёрт, да большинство из них даже имя моё не вспомнит.

И дело не в том, нравился я им или нет, проблема располагалась на куда более фундаментальном уровне: их вселенная отвергала меня как свою часть. Мы, может, и существовали в одном пространстве и времени, но никогда не пересекались. Я для них не более, чем мимолётная тень. Как и они для меня.

Любовь существующего человека к несуществующему — пустота, несуществующего к существующему — пустота, а несуществующего к несуществующему — и вовсе абсолютное ничто.

Это чувство возникает только между двумя существующими людьми.

*

Светало. До дома оставалось всего ничего.

Я поклялся себе больше никогда не притрагиваться к кружке, но тут же понял, что через пару дней снова напьюсь, так ничему и не научившись. Парень, счастливо распивающий алкоголь, и парень, страдающий от похмелья, — совершенно разные люди. Уроки, полученные одним, не применимы к другому. Первый познаёт сладость алкоголизма, второй — его горечь.

Раннее утро в жилом районе. На улице не души. Передо мной остановился бродячий кот, поселившийся за местной закусочной. Обычно он, лишь завидев человека, сразу убегает, но сегодня, заметив моё ослабелое состояние, не проявил ни намёка на осторожность. Где-то каркнула ворона, и, словно ей в ответ, прощебетала горлица.

Я взобрался по лестнице и доковылял до своей двери. Нашёл ключ — столь простая задача потребовала немалой концентрации. С напряжением, присущим взлому сейфа, мне наконец-то удалось отпереть замок.

В момент, когда моя ладонь легла на ручку, приоткрылась дверь двести второй комнаты, в щели показался силуэт моего соседа. Я, понятия не имевший, рядом с кем живу, и желавший наконец это исправить, перевёл всё внимание на него.

Им оказалась девушка. На вид — от семнадцати до двадцати лет. Простая одежда для выхода в ближайший магазин. Её кожа, слегка освещаемая солнцем, имела едва ли не белый цвет, а чёрные волосы развевались от сквозняка. И, как в тот день, время остановилось.

Нас словно прибило невидимыми гвоздями: я застыл, открывая дверь, а она — закрывая.

На ней не было синей юкаты. Красные хризантемы не украшали её волос.

Но я чувствовал. Я знал.

Словно потерявшие дар речи, мы просто стояли и смотрели друг на друга.

Первым движение в этот мир вернула она.

— … Тихиро?

Она назвала моё имя.

— … Тока?

Я назвал её.

У меня с детства есть подруга, которую я никогда не встречал. Я никогда её не видел, не слышал и никогда к ней не прикасался. Но при этом я знаю все черты её милого лица, в моих ушах эхом отдаётся её нежный голос, а руки помнят её тепло.

Летние чары всё ещё действовали.