Глава 2

Всё это началось в апреле, когда еще цвела поздняя сакура.

Медицинская наука выдвинулась на покорение неизведанного. Но я ничего об этом не знал и не был заинтересован в том, чтобы узнать.

Всё, что я мог сказать: медицина продвинулась достаточно далеко, чтобы подарить нормальную жизнь девушке, запертой в ловушке патологии — терминального состояния, которое портило ей жизнь и должно было убить в течение года. То есть люди получили возможность продлять свои жизни.

Я думал, что в людях, которые продолжают двигаться, несмотря на страдания от таких болезней, есть что-то от машин, но нечто вроде моих размышлений об этом не имеет значения для тех, кого поразил недуг.

И она — не считаясь с моими праздными мыслями — в полной мере пользовалась достижениями медицины.

Вот почему только ее невезение и неожиданный поворот событий можно винить в том, что я, всего лишь одноклассник, узнал о ее болезни.

В тот день я не пошел в школу из-за аппендэктомии — не самой операции, а снятия швов. Лечение близилось к концу, а вместе с ним — и мои частые визиты в больницу. Позже я должен был пойти на занятия, но долгое ожидание в большой больнице лишило меня остатков энтузиазма по поводу учебы, так что я продолжал бродить по вестибюлю.

Я не чувствовал ничего особенного. На одиноком диване в углу вестибюля кто-то оставил книгу. Я задумался, кто ее забыл и о чем она. Мое любопытство было вызвано любовью к чтению, и я пошел туда.

Лавируя между пациентами, я пробрался в другой конец вестибюля и сел на диван.

В нежданно-негаданно замеченной мной книге было триста страниц в мягкой обложке. Ее секреты надежно хранил чехол из книжного магазина рядом с госпиталем.

Когда я снял чехол, чтобы прочесть название, меня поджидал небольшой сюрприз — там не было оригинальной обложки, которая должна была быть на книге, вместо этого я увидел сделанную толстым маркером рукописную надпись: «Дневник сосуществования с болезнью». Конечно, я никогда не слышал ни этого названия, ни названия издательства.

Я задавался вопросом, что это может быть, но никак не мог придумать ответ, несмотря на все усилия, и поэтому открыл первую страницу.

Слова на ней не были отпечатаны привычным мне шрифтом. Вместо этого они были аккуратно выведены шариковой ручкой, что означало одно: содержимое книги тоже было написано от руки.

«23 ноября 20ХХ»

«Мои ежедневные мысли и дела в Японии — я собираюсь записывать их в этот дневник сосуществования с болезнью. Никто, кроме моей семьи, не знает, что я умру в ближайшие несколько лет. Смирившись с этим фактом, я пишу ради полноты моей жизни с болезнью. Начну с того, что болезни поджелудочной, подобные той, которую у меня нашли какое-то время назад, — короли внезапных смертей. Даже сейчас мои симптомы по большей части незаметны…»

«Поджелудочная… Умру…»

Я бездумно повторил слова, которые не произносятся каждый день.

По-видимому, книга принадлежала кому-то, чей срок был отмерен: дневник борьбы, нет — сосуществования с болезнью. И совершенно определенно — не то, что я должен был видеть.

Придя к этому выводу, я закрыл книгу. И, все еще сидя, услышал сверху голос.

— Гм…

Я поднял голову, чтобы ответить голосу, не давая изумлению проступить на лице. К своему удивлению, я узнал говорившего, но не дал эмоциям проявиться на лице, решив, что она подошла ко мне по причине, не связанной с книгой.

Таким образом, даже кто-то вроде меня отрицал возможность того, что мою одноклассницу ждала ужасная судьба в виде ранней гибели.

Когда одноклассница подошла ко мне, я внимательно посмотрел на нее, ожидая дальнейших слов. Она протянула мне руку, и глаза ее словно смеялись над моей реакцией.

— Это принадлежит мне, Неприметный-Одноклассник. Зачем ты пришел в больницу?

Кстати говоря, я знал о своей однокласснице лишь одно: она была яркой и самоуверенной — полной противоположностью привычной для меня молчаливости. Вот почему я был ошеломлен тем, что она может сиять смелой улыбкой сейчас, когда обычный знакомый вроде меня узнал, что она страдает от серьезной болезни.

Впрочем, я решил, что притворюсь, будто ничего не знаю. Я верил, что это будет лучшим вариантом для нас обоих.

— Мне недавно сделали аппендэктомию, но еще нужно походить на процедуры.

— О, понимаю. Я пришла проверить поджелудочную. Иначе умру.

Я спрашивал себя, почему она сказала нечто подобное. В мгновение ока, ничего не заметив, она вдребезги разбила мои размышления.

Я наблюдал за выражением ее лица в безуспешной попытке прочесть ее истинные намерения. Ее улыбка стала шире, когда она села рядом со мной.

— Удивился? Ты же прочел, да? «Дневник сосуществования с болезнью».

Девушка, сказавшая это, выглядела беззаботно, словно рассказывала о романе, который посоветовала мне прочесть. Вот почему у меня даже мелькнула мысль, что это лишь розыгрыш, на который умудрился попасться кто-то знакомый — я.

— Если честно — да.

Видите, я признал свой блеф.

— Я удивилась. Подумав, что потеряла его, примчалась сюда в панике, но оказалось, что это всего лишь Неприметный-Одноклассник.

После длинной паузы я спросил:

— Что всё это значит?

— Что всё это значит? Это мой «Дневник сосуществования с болезнью». Разве ты его не прочел? Это дневник, который я веду, потому что знаю про болезнь своей поджелудочной железы.

После паузы я спросил:

— Ты шутишь, да?

Она сидела в больнице и все равно расхохоталась без тени колебаний.

— Неужели ты считаешь меня настолько безвкусной? Я, знаешь ли, не стала бы шутить так по-черному. Все, что там написано, — правда. Моя поджелудочная не работает, и я скоро умру, да.

После очень длинной паузы я сказал:

— А, понимаю.

— Эх, и это всё? Разве тебе больше нечего сказать?

Ее голос дрожал от потрясения.

После паузы я сказал:

— Нет, но что, по-твоему, я должен сказать после сообщения о том, что моя одноклассница скоро умрет?

— Хм-м, я бы, наверное, не нашла слов.

— Да. Но если бы я не промолчал, то захотел бы оценить ситуацию.

Она захихикала:

— Пожалуй, это правда.

Не знаю, что ее так позабавило.

Сразу после этого она взяла книгу, поднялась, помахала мне и направилась к выходу из больницы. Уходя, она сказала:

— Больше никто не знает об этом, так что не рассказывай классу, ладно?

Подумав, что теперь наверняка не буду больше с ней общаться, я ощутил некоторое облегчение.

Вопреки моим ожиданиям она позвонила мне на следующее утро, сразу после того, как мы прошли друг мимо друга по школьному коридору. Так как обязанности между классами распределялись в добровольном порядке, я оказался единственным, кто откликнулся на вакансию в библиотечном комитете. Пусть я не понимал ее мотивов, привычка плыть в потоке будней помогла мне спокойно сосредоточиться на мыслях о работе, которую поручили новым членам библиотечного комитета.

Если подумать, именно некая книга в мягкой обложке была причиной того, что сейчас я стоял перед станцией в одиннадцать утра в воскресенье — поразительно, как порой связаны разные события.

Подобно тростниковой лодочке, не способной бороться с мощным течением, я не мог отклонить ее приглашение или, если точнее, не смог выбрать подходящий для этого момент — и поэтому теперь стоял там, где мы договорились встретиться.

Я был бы рад нарушить свое обещание, но заметил вдали ее — обеспокоенную, словно готовую помочь любому, кто показал бы ей свою слабость. В отличие от меня, она сама придумала, как сломать лед. Не преувеличу, если скажу, что она была тростниковой лодочкой, которая двинулась против течения.

Я прибыл к памятнику, отмечавшему место нашей встречи, за пять минут до назначенного времени и стоял в задумчивом оцепенении, когда она появилась передо мной.

Это был первый с нашей случайной встречи в больнице раз, когда я видел ее в обычной одежде — футболке и джинсах.

Она подошла, улыбаясь, и в ответ я слегка взмахнул рукой.

— Доброе утро! А я уже думала, что буду делать, если ты не придешь!

— Я бы солгал, если бы сказал, что это было невозможно.

— Но конечный итог вполне нормальный.

— У меня чувство, что что-то не так с тем, как ты используешь слова. И да, чем мы займемся сегодня?

— О, вижу, ты полон энтузиазма.

Она начала сверлить меня взглядом, а потом сверкнула улыбкой — так, будто улыбалась все это время. Кстати, у меня не было и капли энтузиазма.

— А теперь давай просто поедем в город.

— Но я не люблю толпы.

— Уважаемый Одноклассник-Который-Знает-Мой-Секрет, ты взял с собой проездной на поезд? Можешь достать его?

— Я взял его.

В итоге я просто смирился, и мы отправились в город, как она и предложила. Как я и опасался, гигантская станция с кучей магазинов была набита плотными шумными толпами.

Что до девушки рядом со мной — огромное скопление людей никак не действовало на нее. Она и впрямь скоро умрет? Порой такие вопросы все равно появлялись в моей голове, хотя она и показала мне разные официальные документы, развеявшие все сомнения.

Пройдя через турникет, она продолжила идти вперед, пробираясь сквозь накатывавшие одну за другой волны людей. Я кое-как удерживал ее в поле зрения, и так мы дошли до подземного перехода, где толпа поредела. И только тогда она раскрыла мне цель нашей поездки.

— Во-первых — якинику!

— Якинику? Ты же знаешь, что еще утро?

— Разве вкус мяса изменится после обеда или к ночи?

К несчастью, хотя разницы быть не должно, я просто не хочу есть мясо сегодня.

— Тогда нет проблем. Я всего лишь хочу немного якинику.

— Я позавтракал в десять утра.

— Все в порядке, ведь людей, которые не любят якинику, не существует.

— Ты вообще слышишь, что я говорю?

По-видимому, нет.

Так как мои протесты не достигли глухих ушей, следующее, что я помню, — то, как я оказался напротив нее рядом с печкой на угле. Я и впрямь следовал за ней, как тростниковая лодочка.

Посетителей в полутемной закусочной было немного, а лампы над каждым столом позволяли видеть лица друг друга излишне хорошо.

В мгновение ока молодой официант появился рядом с нашим столом, чтобы принять заказ.

Я оставил это ей, и, словно доказывая свое мастерство в подсчетах, она сразу же ответила официанту:

— Самое дорогое.

— Подожди, я не взял с собой столько денег.

— Все в порядке, я плачу. Два самых дорогих комплексных обеда, пожалуйста. Насчет напитков — ты же не против чая улун, да?

Момент захватил меня, и я кивнул, пока она продолжила вести себя как дома. Молодой официант повторил заказ и ушел.

— Ва-а, не могу дождаться!

— Эм-м, я обязательно верну тебе долг за этот день.

— Сказала же, что все в порядке, не волнуйся. Я плачу. Я подрабатывала раньше, так что подкопила денег, и у меня нет причин не потратить их.

«Пока я не умерла» — хотя она и не сказала это вслух, но наверняка имела в виду что-то в этом духе.

— Еще хуже. Тебе стоило бы потратить их на что-то более ценное.

— Но это ценно для меня — есть якинику в одиночестве было бы совсем не весело, да? Я просто трачу деньги на собственное удовольствие.

— Но, ты же понимаешь…

— Извините за ожидание, вот ваши напитки.

Официант удивительным образом выбрал для появления момент, когда я приступил к очередному возражению. В руках он держал поднос с двумя чашками чая улун. Выглядело это так, будто она призвала официанта, чтобы прекратить разговор о деньгах. Она хихикнула и расплылась в улыбке до ушей.

Тарелка с мясной нарезкой появилась на столе вскоре после напитков. Если честно, изысканно сервированное мясо выглядело очень заманчиво — должно быть, из-за «мрамора», хорошо заметных прожилок жира. Из-за них мясо казалось очень вкусным, хотя, наверное, многих оттолкнуло бы своим видом.

Как только решетка на печке достаточно нагрелась, она подхватила кусочек мяса палочками и положила на гриль. Полоска мяса зашипела на раскаленном металле, от нее поплыл дразнящий аромат — и мой желудок не мог не заурчать в ответ. Старшеклассники быстро растут и потому не могут контролировать свой аппетит, так что я начал жарить мясо вместе с ней. Печка была раскалена, и еда приготовилась мгновенно.

— Приятного аппетита. М-м-м!

— Спасибо за угощение. М-м, что ж, очень вкусно.

— Что, и это всё твое волнение? Разве это не супер-пупер-вкусно? Или ты думаешь, что я чувствительней, потому что скоро умру?

Нет, мясо и впрямь было восхитительно. Просто я чувствовал себя намного более неловко, чем она.

— Мясо отличное. Интересно, богачи всегда едят настолько вкусную еду?

— Думаю, богачи не ходят в закусочные, в меню которых есть комплексные обеды.

— И впрямь, даже жаль тратить на них такое хорошее мясо.

— С другой стороны, для богатых любая еда — как комплексный обед.

Хотя в наших желудках не должно было быть столько места, две порции мясного ассорти исчезли на глазах.

— Всё в порядке?

— Реши сама.

«Реши сама» — я обнаружил, что эта фраза отлично мне подходит.

Официант заметил ее сигнал и вновь материализовался у нашего стола, заставив меня вздрогнуть.

За это она наградила меня неодобрительным взглядом и невероятно красноречиво дополнила заказ.

— Гьяра, кобукуро, теппоу, хачиносу, мино, хацу, некутаи, корикори, фува, сенмаи, шибире.

— Стоп-стоп-стоп, что ты заказываешь?

Хотя мне было неприятно мешать работе официанта, она произносила слова, непривычные моему слуху, поэтому я и открыл свой рот.

— Кобукуро? CD?

— О чем ты говоришь? Ах, в этот раз мы возьмем по одной порции каждого блюда.

Официант улыбнулся, подтверждая заказ, и стремительно удалился.

— Ты сейчас пчел заказала? Насекомых можно есть?

— О, может, ты не знаешь? Кобукуро и хачиносу — названия определенных частей коровы. Лично я люблю хорумон!

— Ты имеешь в виду внутренности? У коров есть части с такими интересными названиями?

— У людей ведь тоже есть, наковальня, например.

— Но где находится она, я тоже не знаю.

— Кстати, шибире — это поджелудочная железа.

— Возможно, употребление внутренностей в пищу — часть твоего лечения?

— Я бы могла есть хорумон вечно. Если меня спросят о любимой еде, я бы назвала хорумон. Люблю внутренности!

— И как я должен реагировать на твой энтузиазм?

— Забыла попросить белый рис. Хочешь немного?

— Не хочу.

Через некоторое время заказанное ею множество блюд из внутренностей появилось на столе одним сетом. Зрелище оказалось гротескней, чем я представлял, и поэтому мой аппетит поутих.

Она попросила официанта принести немного белого риса и с воодушевлением водрузила хорумон на решетку.

— Ой, этот кусок готов, — проворчала она, не в силах терпеть мое бездействие после того, как хорумон приготовился, и положила на мою тарелку нечто белое и перфорированное.

Один из моих принципов гласит, что нельзя играть с едой или тратить ее впустую. Так что я осторожно поднес это к своим губам.

— Вкусно, да?

По правде говоря, оно оказалось ароматным, с приятной текстурой, вкуснее, чем я ожидал, но чувство, что я сделал что-то, чего не должен был, поднималось из моего живота, и я склонил голову набок в дурном предчувствии. Она же, как обычно, засияла улыбкой по некой неизвестной причине.

Я проверил, остался ли у нее еще улун, а потом попросил официанта принести еще чашку чая и заодно — немного обычного мяса.

В молчании мы ели каждый свое блюдо. Время от времени я съедал и кусочек хорумона, тогда она посмеивалась и раздраженно смотрела на меня, но потом с довольным вздохом клала в рот очередной бережно приготовленный кусочек хорумона, и недовольство исчезало с ее лица.

— Знаешь, я не хочу, чтобы меня кремировали.

Наслаждаясь якинику, она подняла явно неподходящую для этого места тему.

— О чем ты?

Я мог ослышаться и потому переспросил, а она с серьезным лицом ответила:

— Как я и сказала — не хочу, чтобы меня кремировали. Не хочу поджариться после смерти.

— Разве такое стоит говорить, когда ешь якинику?

— Но ведь тогда я на самом деле исчезну из этого мира. Разве невозможно позволить другим съесть меня?

— Давай перестанем говорить о том, что случается с трупами, пока едим мясо.

— Я бы позволила тебе съесть мою поджелудку.

— Ты слушаешь?

— В некоторых странах верят, что душа съеденного человека продолжает жить в тех, кто его съел.

Каким-то образом, я имею в виду — как обычно, она словно совсем не слышала меня. Или слышала, но игнорировала. Что-то подсказывало мне, что верным был второй вариант.

— А это и впрямь невозможно?

— Однозначно да, по этическим причинам. Хотя законы я не проверял, так что насчет них точно сказать не могу.

— Понятно, очень жаль. Значит, я не смогу отдать тебе свою поджелудку.

— Она мне не нужна.

— Ты не хочешь съесть ее?

— Ты умираешь именно из-за своей поджелудочной, так что в ней должна находиться самая большая часть твоей души, а твоя душа кажется шумной.

— Всё так.

Она залилась радостным смехом. Она уже была шумной при жизни, так что не было ни одной причины, по которой поджелудочная этой девушки, ставшей экспертом по душам, не была бы такой же шумной. Уж извините, но я никогда не стану есть нечто подобное.

Она съела намного больше меня. Набивала свой живот мясом, рисом и хорумоном, пока наконец не сказала: «Ох, больно». Что до меня — я остановился, когда почувствовал, что желудок достаточно заполнен. Этого мне хватило. Конечно, я с самого начала не стал заказывать больше, чем могу съесть, и не совершил, как она, глупости, заставив весь стол блюдами из дополнительного меню.

После того, как мы доели, официант забрал множество опустевших тарелок и остывшую печку и на десерт принес нам шербет. Девушка, только что заявившая, что ей нехорошо и у нее болит живот, мгновенно ожила при появлении ледяного лакомства.

— Разве тебе не нужно придерживаться какой-нибудь диеты?

— Только самой простой. Но даже это –результат эволюции медицины за десять лет. Ах, сила человечества удивительна. Мы можем страдать от болезней, но они совсем не влияют на наши будни. Думаю, это потому, что наша собственная эволюция связана с поиском лекарств.

— Всё так.

Я не слишком много знаю о медицинских науках, но это оказался один из тех редких моментов, когда я был согласен с ее мнением. Где-то я слышал, что сейчас медицина сосредоточена не на излечении смертельных болезней, а на том, чтобы помочь людям жить с ними. Но что бы я об этом не думал, технологией, которую следовало бы развивать, все еще была технология для исцеления, а не для принятия болезни и жизни с ней. Как бы то ни было. Даже говоря так, мы знали, что медицина не развивается сама по себе. Для ее прогресса необходимо, чтобы поступающие на медицинские факультеты учились особенно усердно. У нее, конечно, не было времени, чтобы дождаться этого. А для меня в этом не было смысла.

— Что дальше?

— Ты хочешь сказать — в будущем? У меня его нет.

— Я не это имел в виду. Эй, я думал об этом и раньше, но разве ты не ставишь меня в сложное положение, когда шутишь вот так?

Она смерила меня ничего не выражающим взглядом, а потом захихикала. Выражение ее лица менялось легко и часто. Не думаю, что она, как живое существо, была очень похожа на меня. Но это было и впрямь так: мы различались, потому что различались наши судьбы.

— Нет, я не говорила никому, кроме тебя. Большинство бы просто отдалилось от меня. Но ты потрясающий. Ты можешь нормально общаться с одноклассницей, которая скоро умрет. Я бы на твоем месте ни за что бы так не смогла. И я могу говорить то, что хочу сказать, только потому, что ты такой потрясающий.

— Ты переоцениваешь меня.

Абсолютно.

— Но я так не думаю, раз уж Одноклассник-Который-Знает-Мой-Секрет не сидит передо мной с унылым лицом. Или, возможно, ты плачешь над моей судьбой дома?

— Я не плачу.

— Тогда тебе стоит заплакать.

Я бы ни за что не заплакал. Не стал бы делать что-то настолько неуместное. Мне не было грустно, и особенно сильно мне не хотелось демонстрировать эту эмоцию ей. Она не показывала печали, и было бы неправильно, сделай кто-то это вместо нее.

— Вернемся к нашим баранам. Что дальше?

— Ах, смена темы! Ты собираешься поплакать сейчас? Дальше я собираюсь купить веревку.

— Ни за что. Веревку?

— О, так ты можешь формулировать мысли на этот мужской лад? Хочешь, чтобы мое сердечко забилось быстрее? Да, веревку. Для самоубийства.

— Кто будет подкатывать к тому, кто скоро умрет? Для самоубийства?

— Я думала, что самоубийство тоже сгодится — убить себя до того, как это сделает болезнь. Но теперь не думаю, что решусь на это. Я покупаю веревку лишь из любви к шалостям. Кстати об этом, Одноклассник-Который-Знает-Мой-Секрет ужасен! Я, наверное, покончу с собой от боли!

— Шалостям? Этот разговор о том, решишься ты на самоубийство или нет, превратился во что-то странное, поэтому давай просто закончим его.

— Всё так, а девушка у тебя была или нет?

— Не хочу услышать детали того, как ты собираешься это сделать, так что давай просто перестанем разговаривать прямо сейчас.

Она выглядела так, будто собиралась что-то сказать, так что я перехватил инициативу и встал. На столе счета не было, поэтомуя позвал официанта, чтобы попросить счет и обозначить, что мы собираемся уходить. Она, снова хихикая, сказала «Пойдем» и тоже встала.

Очевидно, она была из тех, кто без сожаления завершает любой разговор. Удобно. Я решил, что теперь не должен отдавать ей инициативу.

Мы покинули закусочную с якинику, держась за полные животы, и вышли на улицу, прямо под палящие лучи безжалостного летнего солнца. Я невольно прищурился.

— Отличная погода. Может, когда я умру, будет такая же.

Я не знал, как ответить на ее бормотание, но решил, что не обращать внимания на подобные выходки будет самым эффективным способом противостоять подобным выходкам. Чувство было, как от дикого зверя, которому нельзя смотреть в глаза.

После небольшого обсуждения — хотя, как вы могли догадаться, обсуждала, в основном, она — мы двинулись к большому торговому центру у станции. В знаменитом магазине товаров для дома в этом молле продавалось множество вещей, в том числе и подходящая для самоубийства веревка, которую она так хотела.

Хотя торговый центр, прогулка до которого заняла совсем мало времени, был переполнен людьми, в хозяйственном магазине, в отделе с веревками, никого не было. Разумеется, единственными людьми, захотевшими купить веревку в такую хорошую погоду, могли быть оптовики, ковбои и умирающие девушки.

Голоса резвящихся детей слышались издалека, пока я сравнивал размеры гвоздей, стоя в отдалении от нее, разговаривавшей с молодым продавцом-консультантом.

— Извините, мне нужна веревка, которая подойдет для самоубийства, но я не хочу получить внешние повреждения, какая веревка наиболее безопасна в таких случаях?

Я отчетливо расслышал вопрос, заданный странной девушкой, и обернулся, чтобы посмотреть на выражение лица явно озадаченного продавца. Оно было достойно негромкого смешка. И тут я понял, что это была лишь очередная шутка, призванная вызвать мое раздражение. Нечто, достаточно безопасное для самоубийства, — вот в чем была шутка. И продавец, и я были застигнуты врасплох и пребывали в недоумении, но я улыбнулся. Разложил разноразмерные гвозди обратно по контейнерам, а потом подошел поближе к продавцу-консультанту и девушке. По одному взгляду на ее спину я мог сказать, что она смеется.

— Извините. Ей осталось не так много, так что она немного повредилась умом.

Не знаю, решил ли консультант принять брошенный мною спасательный круг или мы окончательно сбили его с толку, но он оставил нас и вернулся к своей работе.

— Аргх, как раз когда я хотела попросить его показать ассортимент. Не мешай мне. Или ты приревновал меня к этому продавцу из-за нашей близости?

— Если это — близость, никто не стал бы делать темпуру из апельсинов.

— Что ты имеешь в виду?

— Просто бессмыслица, не обращай внимания.

Я думал, что эта фраза разозлит ее в мгновение ока, но она лишь залилась смехом как обычно.

Девушка, настроение которой отчего-то резко улучшилось, схватила веревку и купила ее вместе с сумкой для шопинга, на которой была изображена симпатичная кошка. Потом мы вышли из магазина — я и она, напевавшая и кружившая вокруг с сумкой, в которую положила веревку. Насколько же веселой она выглядела в этот момент, что это привлекло недоуменные взгляды прохожих?

— Что дальше, Одноклассник-Который-Знает-Мой-Секрет?

— Я просто хожу за тобой, так что не думал об этом.

— Да? Может, ты хотел бы сходить куда-нибудь?

— Если бы я выбирал, то, думаю, это был бы книжный магазин.

— Хочешь купить книгу?

— Нет, я люблю ходить в книжные просто так.

— О, звучит как шведская пословица.

— Что ты имеешь в виду?

— Просто бессмыслица, не обращай внимания, ха-ха-ха.

Кажется, она пребывала в прекрасном настроении, и я ощутил раздражение. Так, испытывая нечто противоположное, мы направились к большому книжному магазину в том же торговом центре. Войдя в него, я двинулся прямиком к уголку с новинками, не обращая внимания на нее. Она не пошла за мной. Наконец-то предоставленный сам себе, я с наслаждением просматривал книги в мягких обложках.

За любованием несметным количеством обложек и чтением несметного количества введений время пролетело незаметно. Это ощущение наверняка знакомо всем книголюбам, и все-таки оно отличается от человека к человеку. Вот почему я почувствовал легкий укол вины, посмотрев на часы, и окинул магазин взглядом, чтобы найти ее. Она с улыбкой листала модный журнал, и я подумал, как удивительна ее способность казаться такой счастливой во время такого простого занятия. Я так не мог.

Я подошел к ней, но не успел окликнуть — она заметила меня — и искренне сказал:

— Прости, забыл про тебя.

— Как грубо! Но вообще, все в порядке, я неплохо провела время за чтением. Одноклассник-Который-Знает-Мой-Секрет, ты интересуешься модой?

— Нет, меня вполне устраивает неброская однотонная одежда.

— Так и знала. А я интересуюсь. Когда поступлю в университет, то упьюсь саке. Шучу, мне же скоро умирать. Внутреннее для людей, конечно, важнее внешнего.

— Восхитительно неправильное использование слов.

Я осмотрелся, не останавливая взгляд на чем-то одном и проверяя, не привлекла ли брошенная ею фраза чье-то внимание. Но, по-видимому, никого не заинтересовало недопустимое для старшеклассницы высказывание.

Мы ничего не купили. И потом тоже. Выйдя из книжного, она захотела зайти в магазин аксессуаров и в оптику, которая случайно попалась ей на глаза, и я пошел следом. Но отовсюду мы выходили с пустыми руками. В итоге она купила только веревку и сумку.

Устав от ходьбы, она предложила зайти в кафе из сети, охватившей всю страну. Там было забито, но нам повезло найти свободные места. Она осталась ждать, а я пошел делать заказ на двоих. Она хотела кофе с молоком и льдом. Я тоже заказал себе кофе со льдом, взял напитки на кассе, поставил их на поднос и вернулся к нашему столику. Если вам интересно, чем в этом время занималась она, то вот ответ: она ручкой писала что-то в «Дневнике сосуществования с болезнью».

— Ах, спасибо. Сколько с меня?

— Нисколько, ты же, в конце концов, заплатила за якинику.

— Я на самом деле заплатила за него, потому что сама захотела, так что все в порядке. Но, пожалуй, позволю тебе побаловать меня.

Развеселившись, она сунула соломинку в стакан и начала потягивать кофе. Существовала вероятность, что она знает: необязательно искриться счастьем из-за каждой мелочи. Но меня впечатляла ее способность всегда находить повод для радости.

— Ха-ха, как думаешь, мы кажемся окружающим парочкой?

— Неважно, потому что даже если мы выглядим так со стороны, на деле это неправда.

— Вау, ты и впрямь равнодушен.

— Если подумать, любые два разнополых человека, находящиеся рядом, могут оказаться парой, и если речь о внешнем — по тебе не скажешь, что ты на пороге смерти. Важно не мнение других, а то, что внутри. Разве ты не говорила это?

— Как и ожидалось от Одноклассника-Который-Знает-Мой-Секрет.

Она со смехом отпила еще кофе, и я услышал, как пузырьки воздуха лопаются в ее стакане.

— Что ж, у Одноклассника-Который-Знает-Мой-Секрет когда-нибудь была девушка?

— Ладно, перерыв закончен.

— Но ты и глотка кофе не сделал.

Очевидно, одна уловка не могла сработать дважды. Стоило мне встать, как она схватила меня за руку. Я захотел, чтобы ее ногти перестали впиваться в меня. Возможно, это была ее месть за смену темы в ресторанчике с якинику. Я не хотел навлечь на себя ее гнев и потому спокойно сел обратно.

— Так что, была?

— Кто знает.

— Кстати об этом, у меня чувство, что я совсем ничего не знаю о тебе.

— Может и так, хех, но я очень не люблю говорить о себе.

— Почему?

— Не хочу в приступе головокружительного самолюбования распинаться о том, что никому не интересно.

— Почему ты решил, что никому не будет интересно?

— Потому что я не интересуюсь людьми. Все они одинаковы — ведь все люди по большому счету не заинтересованы ни в ком, кроме себя. Конечно, есть исключения. Даже я несколько заинтересован в людях вроде тебя, страдающих по особым причинам. Вот почему я не хочу говорить о чем-то, что никому ничего не даст.

Я выложил их ей начистоту — привычные размышления, которые будто аккуратно легли на поверхность стола, в которую я уставился. Такие теории давно пылились на задворках моего сознания. Конечно, причина этого крылась в том, что мне не с кем было обсудить их.

— Знаешь, мне интересно.

Я стряхнул со своей теории пыль, вновь обдумал связанные с ней обстоятельства и воспоминания и обнаружил, что не могу понять ее слова. Наконец подняв глаза, я увидел нечто удивительное. На ее лице было написано одно-единственное чувство, живое и яркое. Мне всегда было нелегко с окружающими, но даже я с одного взгляда понял, какого труда ей стоит сдерживать ярость.

— Что не так?

— Я говорю, что ты интересуешь меня. Я бы не позвала гулять кого-то, кто не интересует меня. Так что не делай из меня дуру.

Я искренне не мог понять, о чем она. Причина ее интереса ко мне и причина ее злости — я не понимал их. И я не пытался выставить ее глупой.

— Время от времени я сомневаюсь в уровне твоего интеллекта, но я не делаю из тебя дуру.

— Может и так, но я оскорблена!

— А, понял… Прости.

Не понимая, что она хочет сказать, я просто извинился. Это был самый эффективный известный мне способ борьбы с чужим раздражением, и я не гнушался применять его. И, конечно же, это сработало, как и раньше: выражение ее лица смягчилось, хотя щеки все еще были надуты.

— Прощу тебя, если ответишь правильно.

— Вряд ли тебя это развлечет, даже если услышишь.

— Раз уж я заинтересовалась — просто расскажи.

Уголки ее губ поползли вверх. Мне не хотелось спорить с ней, у меня не было выхода, и я считал себя комформистом, но не нуждался в чьей-то жалости. Я просто был тростниковой лодочкой.

— Не думаю, что оправдаю твои ожидания.

— Все в порядке, правда. Так что, ответишь?

— Примерно с начальной школы у меня нет никаких воспоминаний о друзьях.

Помолчав, она спросила:

— Амнезия?

— Возможно, ты и впрямь глуповата.

Хотя и я сомневался, что шанс неизлечимо заболеть в ее возрасте ниже, чем шанс потерять память, ее вопрос был довольно закономерен. Так как меня неправильно поняли, я объяснил ей, девушке, у которой все на лице написано:

— Я хотел сказать, что у меня никогда не было друзей. Так что и подружки, про которую ты спрашивала, тоже не могло быть.

— То есть у тебя никогда не было друзей? Не только сейчас?

— Да, я совсем не интересуюсь людьми, и поэтому никто не интересуется мной. Это свобода никого не терять.

— То есть ты никогда не хотел подружиться с кем-нибудь?

— Интересно. Наверное, это было бы весело, но я считаю, что книги интересней реального мира.

— То есть поэтому ты постоянно читаешь.

— По-видимому. И на этом наш неинтересный разговор обо мне завершен. Исключительно из вежливости спрошу, как обстоят с этим дела у тебя. Если у тебя есть парень, лучше бы тебе проводить время с ним, а не со мной.

— Он был, но недавно мы расстались, — сказала она без капли грусти.— Потому что ты скоро умрешь?

— Нет. Я не могла рассказать об этом своему парню, даже подругам не сказала.

Тогда почему ты так легко поделилась этим со мной. Мне не очень хотелось знать ответ, и я не стал спрашивать. Как и всегда.

— Он... Ах, ты же тоже его знаешь, он тоже в нашем классе. Хотя ты, наверное, не вспомнишь его, даже если я назову имя. Он, гм, отличный друг, но не слишком годится в любимые.

— Значит, бывают и такие люди.

У меня не было даже друзей, так что я не знал этого.

— Да, бывают. Вот почему он расстался со мной. Было бы здорово, если бы бог с самого начала пометил всех ярлыками. С надписями вроде «С этим человеком нужно только дружить» или «Этот человек будет прекрасным возлюбленным».

— Думаю, это облегчило бы мне жизнь. Но, кажется, таких, как ты, привлекает сложность человеческих отношений.

Услышав мое мнение, она расхохоталась.

— Похоже, что ты прав. Да, соглашусь с тобой и поэтому забираю обратно слова про ярлыки. Ты и впрямь понимаешь меня.

Молчание.

Я хотел возразить, но остановился — подумал, что в этом есть доля правды. Вспомнил причину этого. Я понял ее.

После паузы я сказал:

— Наверное, это потому, что мы — противоположности друг друга.

— Противоположности?

— Ты — моя противоположность. И, наверное, поэтому ты думаешь о вещах, которые мне и в голову не придут.

— Звучит глубокомысленно. Это влияние чтения?

— По-видимому.

Правда была в том, что нам не требовались какие-то причины или планы, чтобы общаться, как если бы мы занимали противоположные позиции.

Всего несколько месяцев назад нас связывали только учеба в одном классе и ее чересчур громкий смех, время от времени бивший по моим ушам. Он и вправду был слишком громким, так что хотя я и не интересовался людьми, ее имя всплыло в голове сразу, стоило мне увидеть ее в больнице. Тот факт, что оно засело в моей памяти, тоже наверняка объяснялся тем, что мы были словно небо и земля.

Потягивая кофе с молоком, она радостно нахваливала его, приговаривая: «Как хорошо!». Я же пил свой черный кофе молча.

— Ах, мы и впрямь можем быть противоположностями. Когда мы ели якинику, ты предпочел каруби и роозу. Хотя потом мне показалось, что ты готов и хорумона поесть.

— Было вкуснее, чем я ожидал, но нормальное мясо все равно нравится мне больше. В том, чтобы с таким удовольствием есть внутренности живых существ, есть что-то демоническое, знаешь ли. Как и в том, чтобы добавлять в кофе тонны сахара и молока, ведь кофе идеален сам по себе.

— Судя по всему, наши предпочтения в еде не совпадают.

— Думаю, не только в еде.

Мы задержались в кафе еще на час и болтали о совершенной ерунде. Никаких разговоров о жизни, смерти, болезни и нашем будущем. Вместо этого она трепалась о наших одноклассниках, а я пытался заинтересоваться ими — в итоге безуспешно.

Мне были интересны их глупые выходки и невинные любовные истории в той же степени, в какой я сам не был человеком, в багаже которого есть только скучные рассказы. Она должна была заметить мою скуку, потому что я не из тех, кто может ее скрыть. Несмотря на это, я с интересом наблюдал, как меняется лицо девушки, распинавшейся изо всех сил, хотя на ее месте счел бы это пустой тратой времени и сил.

Когда мы оба почувствовали, что пора идти домой — не знаю, кто из нас ощутил это первым, я спросил ее о том, что меня интересовало.

— Кстати, зачем тебе веревка? Ты же не собираешься покончить с собой, хотя и сказала, что веревка нужна тебе для чего-то плохого?

— Я собираюсь сделать кое-что нехорошее, но сама не смогу узнать, к чему это приведет, так что Однокласснику-Который-Знает-Мой-Секрет придется проверить вместо меня. Видишь ли, я упомяну веревку в «Дневнике сосуществования с болезнью», а люди, которые потом найдут ее, ошибочно решат, что я дошла до ручки и от отчаяния убила себя. Вот так.

— Как безвкусно.

— Все в порядке, в порядке, я же потом ясно дам понять, что это ложь. Лучше будет поддержать их, когда они облажаются, да?

— Не думаю, что это кого-то осчастливит, но, возможно, это лучше, чем ничего?

Я был шокирован, но при этом обнаружил, что ее мысли, ожидаемо отличающиеся от моих, кажутся мне забавными. На ее месте я бы не стал волноваться о том, как люди будут реагировать на что-то после моей смерти.

Из кафе мы отправились на станцию, чудом пробились сквозь огромную толпу на поезд и стоя доехали до нашего городка.

Мы оба добрались до станции на велосипедах, поэтому сходили за ними на бесплатную стоянку, а потом попрощались недалеко от нашей школы.

— До завтра, — сказала она.

Назавтра библиотечный комитет не проводил никаких мероприятий, так что я вряд ли заговорю с ней, но я все равно ответил одним «Угу».

Я поехал домой по обычной дороге, спрашивая себя, сколько еще раз мне доведется сделать так. Что? Это было странно. До вчерашнего дня страх того, что я внезапно умру и исчезну, волновал мое сердце, но теперь утих. Может, то, что девушка, с которой я провел этот день, выглядела далекой от смерти, приглушило ту часть моего реализма, которая твердила, что однажды я умру.

В этот день у меня появилось совсем слабое, но сомнение, что она умирает.

Я приехал домой, почитал книгу, съел приготовленный мамой ужин, принял ванну, выпил на кухне ячменного чая, поприветствовал вернувшегося отца, пошел обратно в свою комнату, думая о том, чтобы почитать другую книгу, и в этот момент получил сообщение. Я не пользовался сообщениями на телефоне и поэтому подумал, что звук уведомления о новом сообщении — странный. Я разблокировал телефон и понял, что сообщение от нее. Теперь, поразмыслив об этом, я вспомнил, что мы обменялись адресами электронной почты для работы в библиотечном комитете.

Я лег на кровать и открыл сообщение. Вот о чем в нем говорилось:

«Спасибо за старания! Я попыталась написать тебе, интересно, дойдет ли сообщение? Спасибо, что погулял со мной сегодня ✌ Мне было так весело! ☺ Я буду счастлива, если ты погуляешь со мной еще раз ☺ Давай будем ладить, пока я не умру! Ладно, спокойной ночи! ☺ До завтра!»

Первым делом я подумал, что забыл отдать ей деньги за якинику. Пусть я не мог сделать это завтра. Я поставил на телефоне напоминание, чтобы не забыть об этом, и принялся перечитывать сообщение, думая об ответе.

Ладить, значит.

В другое время я бы зацепился взглядом на ее фирменную шутку — «пока я не умру», но сегодня меня больше интересовала часть после нее.

Я понял — мы поладили.

Обдумал еще раз сегодняшний день и поймал себя на мысли, что мы на самом деле поладили.

Я собрался было поделиться с ней этим, но остановился, потому что почувствовал: она будет разочарована.

Я тоже повеселился сегодня.

И вложил все, что таилось в глубинах моего сердца, в сообщение, которое отправил ей: «До завтра».

Лежа на постели, я открыл книгу в мягкой обложке. Девушка с противоположной стороны — что она делает сейчас?