Глава 2: Гора Башр

I

Речь пойдёт о том, что было в 315 году по парсианскому календарю, за пять лет до битвы на Атропатене. В тот год Туран, Синдура и Тюрк, заключив союз трёх стран, большой армией в 500 тысяч человек прорвали государственную границу Парса на востоке и начали вторжение. В прошлом Туран и Парс не раз сражались между собой и искони были соперниками. С тех пор как пало княжество Бадахшан, Синдура начала граничить непосредственно с Парсом, и мелким конфликтам не стало видно конца. Тюрк стремился получить принадлежавшее Парсу право на торговлю и сбор налогов на Континентальной Дороге.

У каждого были свои цели, но они сошлись на том, что всем им Парс — помеха, и, договорившись заранее, одновременно вторглись в Парс: Туран с северо-востока, Тюрк с востока, Синдура с юго-востока. Славившийся своей отвагой король Андрагорас не стал это терпеть: вместе со всеобщей мобилизацией в государственную армию он приказал шахрдаранам[✱]шахрдаран — феодальный князь со всех областей возглавить свои войска и собрать все силы в столице Экбатане.

Старый друг Андрагораса среди князей, барон Теос из северной области Дайлам, что выходила на залив Дарбанд, пообещал примчаться с пятью тысячами всадников и тридцатью тысячами пехотинцев, чем очень обрадовал короля.

Прямо перед выходом на фронт Теос нечаянно упал с дворцовой лестницы, разбил о каменные ступеньки голову и умер. Получив известие об этом, король удивился, но тут же признал право наследования прав барона и владельца феода за сыном Теоса, Нарсасом. Даже со смертью Теоса его военная мощь оставалась драгоценной для короля.

Вскоре Нарсас с войском прибыл в столицу Экбатану. Сперва король обрадовался, затем неприятно изумился и, наконец, пришёл в страшный гнев. А всё потому, что у Нарсаса было только две тысячи всадников и пять тысяч пехотинцев. Тут-то надежды и пошли прахом.

— Почему ты не привёл больше всадников? Твой отец мне обещал.

— Сожалею, мне нет прощения, — равнодушно поклонился в то время двадцатиоднолетний молодой феодальный барон. Король с трудом сдержал резкие слова.

— Разумеется, нет тебе прощения. Я спрашиваю, в чём причина.

— На самом деле я освободил наших гулямов.

— Что?..

— Да будет Вашему Величеству известно, что пехотинцами были гулямы, так что их не осталось. Я попросил их прийти и пообещал за это плату; в итоге еле удалось собрать пять тысяч, вот я их и привёл.

— А всадников почему мало?

— Они крайне возмутились и сбежали из моего дома. Это было резонно.

Он говорил вежливо, но без всякого стыда, как ни в чём не бывало.

— Пожалуй, и правда резонно, я понимаю их.

Андрагорас от природы был запальчивым и упрямым мужчиной. Разочарование и недовольство переполняли всё его крепкое тело, и он, сосредоточив их во взгляде, сердито посмотрел на Нарсаса, но молодой человек спокойно выдержал взор короля, которого боялись бы даже бывалые храбрые воины. Куда там! Он произнёс кое-что, что явно нельзя было высказать в здравом уме:

— Как насчёт такого: если вы, Ваше Величество, пожелаете, можно попробовать разогнать союзную армию трёх стран по моему плану.

— Крупномасштабные у тебя предложения. Так или иначе, придётся послать сто тысяч всадников.

— Не понадобится и одного. Я хотел бы только немного времени.

— Времени?

— Как вы пожелаете. Если вы дадите мне пять дней, я могу попытаться прогнать их с государственной границы. Впрочем, по окончании понадобится сила оружия Вашего Величества.

Андрагорас принял предложение молодого человека. Не потому, что доверял ему, — напротив, он хотел посмотреть на его лицо, когда выяснится, что тот ошибся.

Нарсас взял с собой около десяти подчинённых и скрылся из лагеря. Многие говорили, что он сбежал. Андрагорас тоже так подумал и твёрдо решил, конфисковав область Дайлам, сделать её владением королевской семьи. Однако через три дня Нарсас неожиданно вернулся и подал королю прошение. Среди всех пленных союзной армии трёх стран он просил дать ему лично распорядиться пленниками из Синдуры. Андрагорас дал разрешение и на это. Потому что эран Вахриз сказал: «Как говорится, взялся за гуж — не говори, что не дюж».

Приняв на попечение две тысячи синдурских пленных, Нарсас позволил им сбежать. Полководцы, пленившие врагов в тяжёлой битве, были вне себя от гнева и подступили к Нарсасу с требованием объяснить, зачем он так поступил. Даже Дариун не смог удержать их под контролем.

Нарсас сделал вид, что ничего не знает, и один из потерявших голову командующих тысячей всадников вытащил меч и потребовал поединка. Бой был недолгим. Нарсасу, которого считали изнеженным молодым аристократом, не понадобилось и пяти ударов мечей, чтобы выбить оружие противника. На оробевших полководцев он закричал:

— Сейчас что, время для внутренних раздоров? Сегодня вечером армия Тюрка нападёт на армию Синдуры, а армия Турана атакует армию Тюрка. Если мы не подготовимся к генеральному наступлению, не видать нам боевых подвигов.

Ему поверили лишь Вахриз и Дариун, только недавно ставший командующим тысячей всадников.

Пророчество удивительным образом сбылось, и в тот вечер союзные армии трёх стран открыли ожесточённый огонь по своим. Воспользовавшись этим, армия Парса разгромила врага, и Дариун совершил блестящий подвиг, одним ударом меча срубив с коня младшего брата тюркского короля.

Когда Дариун выразил ему своё восхищение, Нарсас со смехом ответил:

— Что ты, это же просто. Временами обрывок слухов полезнее сотни тысяч солдат.

За три дня Нарсас сам и с помощью своих солдат распустил слух. В армии Тюрка он сказал: «Армия Синдуры вас предала и перешла на сторону Парса. Вот доказательство: в один-два дня все синдурские пленные оказались освобождены», а в армии Турана: «На самом деле армия Тюрка в сговоре с Парсом. В ближайшие дни они планируют внезапный налёт на армию Синдуры, под этим предлогом Синдура явно перешла на сторону Парса. Ей нельзя верить».

Опять же, освобождённым пленным из армии Синдуры он сказал: «Вообще-то наш и ваш короли уже давно ведут переговоры о том, чтобы заключить мир. Однако Тюрк и Туран прознали об этом. Берегитесь, как бы те, кого вы считаете союзниками, не напали на вас».

…Так союзную армию трёх государств охватили необоснованные опасения, и она распалась.

Как бы то ни было, находчивость Нарсаса действительно возымела успех и союзная армия трёх стран пришла к саморазрушению, что спасло Парс, поэтому Андрагорас не мог не наградить его. Признав право Нарсаса на наследование феода, он выплатил ему сумму в десять тысяч денаров и назначил его дипиром[✱]дипир — придворный писарь. Через некоторое время люди начали поговаривать, что в будущем тот наверняка возвысится до храматара[✱]храматар — премьер-министр.

Нарсас больше хотел зажить свободной жизнью в своих владениях, чем посвятить себя принуждённой службе при королевском дворе, но король ему не позволил. По крайней мере, в то время для Андрагораса находчивость и проницательность Нарсаса были ценны. Волей-неволей Нарсас остался в королевской столице.

В целом два года прошли спокойно, Дариун заработал себе репутацию в качестве военного, Нарсас — в качестве гражданского чиновника, но в 317 году по парсианскому календарю понадобилось отправить посланцев с предложением дружбы в далёкую восточную страну Серику, и отряд охраны возглавил Дариун. Нарсас, изучавший культуру и историю Серики, страшно завидовал другу, но всё же устроил ему торжественный пир в честь отбытия.

С той поры режим Андрагораса начал давать слабину, несправедливость чиновников, жрецов и знати стала бросаться в глаза.

В то время жизнь при дворе явно казалась Нарсасу невыносимой. Он исследовал истинное положение государственного управления и предлагал королю Андрагорасу всевозможные проекты реформ, но они толком не принимались. Андрагорас предпочитал войны государственному правлению, в настоящий момент казначейство было богатым, внешней угрозы не наблюдалось, а надобности наживать себе врагов среди жрецов и знати, намеренно проводя реформы, не было. Король игнорировал проекты реформ Нарсаса, но со временем ему пришлось перестать закрывать на это глаза. Жрецы подали королю прошение прогнать Нарсаса с королевского двора.

Нарсас исследовал, как жрецы, злоупотребляя своим положением и привилегиями, совершали различные бесчестные поступки. Даже несмотря на то, что они не уплачивали налоги и совершали преступления, жрецы не попадали к палачу.

Они одалживали крестьянам деньги под большие проценты и, если те не могли вернуть их, отбирали у них землю. Монополизировав кяризы[✱]https://ru.wikipedia.org/wiki/Кяриз и водохранилища, они крали у людей источники воды. При сопротивлении они руками личной армии устраивали поджоги и убийства, забирали чужое имущество и делили поровну между собой. Они смешивали продаваемую соль с песком и разницу в цене присваивали себе. Они бросали яд в колодцы, которые рыли сами крестьяне. Изучив эти дурные дела и собрав улики, Нарсас потребовал у короля сурового наказания для жрецов.

Разозлившиеся жрецы попытались напасть на Нарсаса и убить его, когда тот возвращался с королевского двора домой, и совершили ошибку. Они отправили к нему восьмерых убийц, но Нарсас в одиночку зарубил четверых, двоих ранил и взял в плен, а ещё двое еле унесли ноги. Жрецы без труда сменили тактику и пожаловались королю на то, что Нарсас несправедливо причиняет людям вред. Нарсас, видимо, решил, что это удобный момент. Он убежал с королевского двора и вернулся в свой феод.

Вернувшийся из Серики Дариун был удивлён и раздосадован, узнав, что в его отсутствие друга изгнали с королевского двора. Он собирался с ним встретиться, но это никак не получалось, и вот так Дариун отправился на битву при Атропатене.

II

Уханье совы прорезало тишину и сотрясло холодный воздух.

— И с тех пор ты Нарсаса больше не видел?

В ответ на вопрос Арслана Дариун кивнул. Они шли по ночной горной дороге. Свет полумесяца сквозь ветви хвойных деревьев окрашивал двух человек и их лошадей в бледно-серебристый цвет.

— И всё-таки вряд ли отец стал бы прогонять Нарсаса со двора только из-за этого. Наверняка что-то случилось.

— На самом деле…

Нарсас, когда уходил с королевского двора, отдал королю Андрагорасу откровенное письмо. По словам Вахриза, дяди Дариуна, там было сказано много лишнего: критика произвола политиков, запрет взяточничества жрецов, предложение передать кяризы под контроль крестьян и справедливо применять законы ко всем людям вне зависимости от их положения в обществе; в конце было написано так.

«Ваше Величество, пожалуйста, откройте глаза и взгляните на фактическое положение вещей в управлении государством. Было бы полезно постараться посмотреть прямо в лицо не только прекрасному, но и безобразному».

— Ах он мерзавец! Чёртов Нарсас забыл, кому обязан своим повышением, и смеет мне тут самодовольно критиковать! — разъяренный Андрагорас, порвав письмо в клочки, приказал догнать и схватить Нарсаса, но Вахриз его успокоил; Нарсас вернулся в свои владения в Дайламе, и гнев короля остыл. Изгнание не отменили, но Нарсас, напротив, был этому только рад и зажил мирной жизнью в горной вилле, рисуя картины и читая иноземные книги…

— Нарсас любит рисование? — как ни в чём не бывало поинтересовался Арслан, но ответ Дариуна оказался неоднозначным.

— Ну, у каждого свои изъяны. — Поймав недоумённый взгляд принца, Дариун добавил, как бы не найдя, что сказать: — Так сказать, он любит то, что у него ужасно получается. Движение небесных тел, география зарубежья, исторические перемены — нет ничего, в чём бы этот человек не разбирался, и только способности к рисованию можно, пожалуй, назвать исключением…

Внезапно ночной воздух прорезал свист. Тонкие лучи серебристого света заливали пространство перед ними и пробивались сквозь стволы хвойных деревьев. Лошади дышали напряжённо и тревожно, и, успокаивая их, всадники остановили взгляд на стреле. Вонзившаяся глубоко в ствол дерева, она отражала лунный свет.

— Пойдёте дальше — следующая прилетит прямо вам в лицо! — послышался из глубины чёрного леса юношеский голос, обладатель которого был приблизительно одних лет с Арсланом. — Здесь находится жилище бывшего владельца области Дайлам, господина Нарсаса. Я не позволю незваным гостям нарушать его границы. Уходите подобру-поздорову.

Дариун крикнул:

— Элам? Я Дариун, пришёл к твоему господину спустя три года разлуки. Можешь нас пропустить?

После нескольких секунд молчания во мраке поднялся шум, и, выйдя оттуда, к ним приблизилась человеческая фигура.

— Так это вы, досточтимый Дариун, давно не виделись. Я не знал, что это вы, прошу прощения, — юноша с колчаном на спине и кэсаку[✱]короткий лук в руках поклонился Дариуну. В лунном свете его непокрытые волосы сверкнули чёрным.

— А ты вырос. Твой хозяин в добром здравии?

— Да, он в полном порядке.

— И что, он всё так же каждый день выбрасывает нарисованные им картины?

Юноша принял рассудительный вид.

— Я не знаю, какие картины бывают хорошими и какие — плохими. Я только помогаю досточтимому Нарсасу, как завещали мне покойные родители. Ведь именно досточтимый Нарсас изволил сделать моих родителей-гулямов азатами.

Юноша провёл их по горной дороге; видел он в темноте определённо очень хорошо, поскольку шёл уверенно.

Горная вилла из дерева и камня, с треугольной крышей, была воздвигнута на границе травянистой и лесной местностей. Из-под травы доносился шум горного потока, а над головами путников плясали звёзды на небосклоне. Когда троица приблизилась, дверь открылась, и из неё на землю пролился свет. Подбежав к хозяину, мальчик склонил голову перед ним, а Дариун слез с чёрного коня и окликнул его:

— Нарсас, это я, Дариун.

— Нет нужды представляться, шумный ты человек, я и за фарсанг отсюда прекрасно слышал.

Хозяин горной дачи был высок — пусть и не настолько, как Дариун, — и хорошо сложен. У него было приятное, умное лицо, и, несмотря на грубость слов, его глаза тепло улыбались. Что до возраста, то он был на год младше Дариуна. Синяя рубаха и брюки того же цвета создавали впечатление скромного молодого человека.

— Нарсас, это…

— Я Арслан, сын короля Андрагораса. Наслышан о тебе от Дариуна.

— Ну что вы, это всё чепуха, — с улыбкой поклонился Нарсас и повернулся к мальчику. — Элам, ты молодец, но, будь так добр, приготовь гостям что-нибудь перекусить.

После того как юноша, который не привык отлынивать, отвёл двух лошадей за дом, Арслан и Дариун, пока шли на кухню, сняли доспехи и шлемы. Усталость не прошла, но телу стало значительно легче.

Ретак[✱]юный слуга вынес большой поднос. Вино, тушёная курица, лепёшки с мёдом, жаренная на вертеле баранина с луком, сыр, сушёные яблоки, сушёный инжир, сушёные абрикосы распространяли вокруг душистый аромат и возбудили аппетит у Арслана и Дариуна. Если подумать, после завтрака у них во рту и маковой росинки не было, несмотря на то, что так, как сегодня, физическая сила им ещё никогда не требовалась.

Оба сели за низкий деревянный столик и какое-то время сосредоточенно ели. Элам прислуживал им за столом, а Нарсас, не спеша потягивая из кубка вино, с восторгом наблюдал за их аппетитом.

Когда вся еда со стола оказалась в желудках гостей, Элам убрал посуду, подал послетрапезный зелёный чай, поклонился Нарсасу и удалился в свою комнату.

— Благодаря тебе я пришёл в себя. Спасибо.

— Не стоит благодарности, Ваше Высочество Арслан, я от вашего отца получил десять тысяч денаров. Сегодняшний ужин не стоит и драхмы, — улыбнулся Нарсас и посмотрел на старого друга, Дариуна. — Итак, ситуацию в целом я знаю, но хочу спросить о подробностях. На Атропатене наша армия была полностью разгромлена, да?

Потягивая зелёный чай, Нарсас слушал рассказ Дариуна о проигранном сражении. Он приподнял бровь, когда услышал о предательстве Карана, но стратегия лузитанской армии его ничуть не удивила.

— Преимущество использования кавалерии — в её подвижности. Если намереваешься победить ею, единственный возможный способ — это ограничить движение противника. Окружить рвом и изгородью, разжечь огонь и использовать туман, ещё и пустить в дело предателя — даже среди варваров Лузитании есть мудрецы.

— Да, есть там выдающиеся умы. Потому-то я и хочу одолжить твоей мудрости для Его Высочества Арслана.

— О Дариун, благодарю за любезность, но я уже не желаю связываться с житейской суетой.

— Но это же намного лучше, чем сидеть в глубине гор и малевать плохие картины.

Услышав слова «плохие картины», Нарсас принял недовольный вид.

— Воображаю, что этот Дариун наговорил. Не верьте ему, Ваше Высочество, он храбрец, с которым никто в нашей стране не сравнится, и хорошо понимает разумные доводы, но искусство его душа не способна постичь. Это поистине прискорбно. — Дариун попытался возразить, но Нарсас остановил его, подняв руку. — Искусство вечно, взлёты и падения же мимолётны, — торжественно произнёс он, но гости оказались не слишком впечатлены. Арслан сконфуженно молчал, а Дариун, отбросив постоянную серьёзность, усмехнулся. Тут оставалось только улыбаться.

Принц взял себя в руки и сказал:

— Если нынешние моменты мимолётны, мы не можем сидеть сложа руки. Нарсас, прошу тебя, подай нам какие-нибудь идеи.

— Хоть Вы и просите… Лузитанцы поклоняются единственному божеству — Иалдабаоту. Это божество, с одной стороны, признаёт равенство верующих, но при этом, похоже, приказывает стереть сторонников других религий с лица земли. От странника из Марьяма я слышал, что поле и горы, прилегающие к столице Экбатане, явно будут усыпаны трупами иноверцев, как они их называют.

— Я не хочу допустить подобного. Как думаешь, что делать?

— Ваше Высочество Арслан, сейчас уже поздно об этом упоминать, но Вашему отцу, Его Величеству, следовало отменить рабство. Зачем людям сражаться за государство, которое их притесняет? — Нарсас заговорил с жаром. Незаметно он стал всё менее походить на отшельника, отринувшего мир. — Я воочию вижу, что будет дальше. Чтобы укрепить веру в Иалдабаота среди рабов, лузитанская армия дарует уверовавшим свободу. Если они воодушевятся, возьмут в руки оружие и будут действовать заодно с лузитанцами, Парс окажется разбит. Гулямов ведь гораздо больше, чем аристократов и жрецов.

Нарсас ироническим тоном изрек несчастливое предсказание, и, чувствуя, как в нём поднимается тревога, Арслан возразил:

— Но Экбатана не падёт. В прошлом наш королевский замок ничуть не пошатнулся даже во время осады войсками Мисра.

Нарсас с жалостью посмотрел на принца.

— Ваше Высочество, Экбатане осталось немного. Действительно, ворота замка так просто не разрушить ни стрелами, ни тараном, но тактика не ограничивается внешними атаками.

— Гулямы из замка будут заодно с лузитанской армией?

— Именно, Дариун, лузитанская армия воззовёт к ним за стенами замка: «Рабы, восстаньте, свергните тиранов! Бог Иалдабаот обещает вам свободу и мир». Вдобавок они посулят им земли и богатства. Это явно сработает.

Мельком взглянув на Арслана, который в задумчивости сидел, будто воды в рот набрав, Дариун попытался найти противодействие:

— Точно, можно пообещать возвести гулямов за боевые подвиги в азаты и награду, разумеется, посулить. Это тоже должно в какой-то степени подействовать. Только работать долго не будет.

— А пока что я хочу вернуться в Экбатану. Нарсас, в конце концов, ты не дашь нам никаких советов?

Нарсас отвёл глаза от серьёзного взгляда принца.

— Благодарю вас за любезность, Ваше Высочество, но я хочу уединиться в горах и посвятить остаток своих дней художественному творчеству. Происходящее за горами меня больше не интересует. Пожалуйста, не подумайте плохого — нет, вы, конечно, можете — что ж поделать, но…

Дариун отодвинул пиалу на столе.

— Нарсас, есть такое точное выражение: «Безразличие — рассадник зла и добру не помощник».

— Не столько точное, сколько тонкое. Кто это сказал?

— Ты же и сказал, Нарсас. Когда мы с тобой вместе пили накануне моего отбытия в Серику.

— …ну и глупости же ты помнишь, — щёлкнул от досады языком Нарсас, и Дариун продолжил:

— Лузитанцы вырезают тех, кто не верит в Иалдабаота. Люди, которые во имя божества дискриминируют других, не могут в здравом уме освободить гулямов.

— Даже если и так, рабы явно выберут возможность избавиться от недовольства в настоящем, чем страх в будущем, — заявил Нарсас и повернулся к принцу. — Ваше Высочество, ваш отец, король, относится ко мне плохо. Если вы сделаете меня советником, он будет в ещё большем неудовольствии. Это вам на пользу не пойдёт.

На изящном лице принца, в силу молодости отнюдь не походившем на отцовское, мелькнула горькая усмешка.

— Это не будет проблемой. Отец меня никогда не любил. Дариун тоже попал к нему в немилость. Раз так, то, выходит, мы все в опале.

Нарсас смерил его взглядом, прикидывая, говорит ли принц правду или же лукавит. Арслан же смотрел на него в ответ с совершенно невинным видом, и Нарсас едва заметно вздохнул.

— В конечном счёте всё — что войны, что политика — обращается в пепел и исчезает. Будущим поколениям остаётся только великое искусство. Знаю, что это поистине невежливо, но совершенно не могу обещать покинуть эту гору. Пока вы здесь, я помогу вам, чем смогу, но…

— Хорошо. Извини, что потребовали от тебя слишком многого, — Арслан слегка улыбнулся и неожиданно зевнул с уставшим видом.